Знаете, как закаляется сталь?
Изначально её нужно разогреть. На углях, потому что температуры газовых плиты и горелки  недостаточно. Разогреть так, чтобы она накалилась до ярко-малинового цвета. Не больше и не меньше. Поторопитесь или помедлите – пиши пропало, ибо процесс необратим. Потом нужно осторожно, не делая лишних движений и вдохов, вытащить сталь из огня. Представляете, насколько она горячая? Кусок вниз, на пол, и пожар. Кусок в сторону, на кожу, и ожог. А вытаскивать нужно незамедлительно, иначе она вновь застынет. А теперь, БЫСТРО, в масло. На три-четыре секунды, засекайте.  Сделали? Хорошо. Вытаскивайте. Держите её на воздухе где-то с полминуты. А потом снова в масло – секунд на пять-шесть. Сделали? Теперь в холодную воду. Там она закалится окончательно. Она готова. Вы готовы.
Вот так закаляется сталь. И так закаляется характер.
А теперь представьте, что что-то пошло не так. И черт с ней, со сталью. Представьте, что вы уронили кусок на кожу. Раскаленный кусок стали на кожу. Больно? Смертельно. Кричите. Вопите. Орите. Разрывайте связки в кровь. А смысл? Легче не станет. Боль не пройдет. Терпите. Терпите…
А теперь представьте, что кусок стали упал на пол. Пожар. Вокруг всё горит. И дым, тяжелые клубы дыма вокруг. Шаг влево, шаг вправо. Бегите. Да вот только куда? В огонь? Чтобы сгореть заживо. Чтобы острые языки пламени касались вашей кожи, ласкали, обжигали и уничтожали. Сперва обуглившиеся волосы, потом нечем дышать, затем смертельная боль. И неизбежная смерть. Потому что невыносимо горячо. Жарко. Как в котле. Как в Аду. И вновь кричите, жалобно умоляя. И молясь. Кому? Тому, кто не услышит. Отныне. Никогда.
Бога больше нет. Он испугался. Сбежал. Плохой пастух покинул стадо.

Знаете, как закаляется сталь?
Изначально её нужно разогреть. На углях, потому что температуры газовых плиты и горелки  недостаточно. Разогреть так, чтобы она накалилась до ярко-малинового цвета. Не больше и не меньше. Поторопитесь или помедлите – пиши пропало, ибо процесс необратим. Потом нужно осторожно, не делая лишних движений и вдохов, вытащить сталь из огня. Представляете, насколько она горячая? Кусок вниз, на пол, и пожар. Кусок в сторону, на кожу, и ожог. А вытаскивать нужно незамедлительно, иначе она вновь застынет. А теперь, БЫСТРО, в масло. На три-четыре секунды, засекайте.  Сделали? Хорошо. Вытаскивайте. Держите её на воздухе где-то с полминуты. А потом снова в масло – секунд на пять-шесть. Сделали? Теперь в холодную воду. Там она закалится окончательно. Она готова. Вы готовы.
Вот так закаляется сталь. И так закаляется характер.
А теперь представьте, что что-то пошло не так. И черт с ней, со сталью. Представьте, что вы уронили кусок на кожу. Раскаленный кусок стали на кожу. Больно? Смертельно. Кричите. Вопите. Орите. Разрывайте связки в кровь. А смысл? Легче не станет. Боль не пройдет. Терпите. Терпите…
А теперь представьте, что кусок стали упал на пол. Пожар. Вокруг всё горит. И дым, тяжелые клубы дыма вокруг. Шаг влево, шаг вправо. Бегите. Да вот только куда? В огонь? Чтобы сгореть заживо. Чтобы острые языки пламени касались вашей кожи, ласкали, обжигали и уничтожали. Сперва обуглившиеся волосы, потом нечем дышать, затем смертельная боль. И неизбежная смерть. Потому что невыносимо горячо. Жарко. Как в котле. Как в Аду. И вновь кричите, жалобно умоляя. И молясь. Кому? Тому, кто не услышит. И поэтому… Терпите. Терпите.
А теперь представьте, что сталь… Это вы. Ненужная железная деталь. Брак. Вас бросают в раскаленные угли, обжигают кожу до мяса. Больно? Терпите. Потом вытаскивают, словно даря перерыв. И надежду. Вы дышите, вдыхаете полной грудью, выдыхаете. И как будто легче. Вновь появляется кожа. Раны затягиваются. Море. Тишина. Спокойствие. Кайф. Но нет, черт возьми. Это перерыв не для вас, а для того, кто с вами это делает. Потому что теперь вас бросают в масло. В кипящее масло, где вы варитесь. Заживо. Больно. Кричите. И.. терпите. И вновь луч надежды. Вновь исцеление. Воздух. Море. Ветер. Вдох и выдох. Спокойствие. И вновь обман. Всё иллюзия. Кто-то просто хочет постоянно, слышите, постоянно причинять вам смертельную боль. Дарить надежду и безжалостно отнимать её. А вы только и можете… Кричать и терпеть.
Кричать, терпеть, умолять. И молиться. Кому? Тому, кто не услышит.
Бога больше нет. Он испугался. Сбежал. Плохой пастух покинул стадо.
А теперь представьте, что пришел новый пастух. Хороший. Сильный. Терпеливый. Жестокий. Который ЗАКАЛЯЛСЯ КАК СТАЛЬ. Который кричал, терпел, умолял и молился. Но не Богу. Он молился себе. В этом его сила. В вере. Он верит в себя.

Оглушительный вой скорой помощи.
Машина находится где-то за три-четыре квартала от дома Честера, но он её слышит. Так ясно и отчетливо, что даже больно. Он слышит мелодичный голос медсестры, которая выехала на вызов. Он слышит то, как неспешно закуривает водитель и переключает передачу. Честер слышит всё. Потому, что его чувства обострились раз в сто. Организм, получив травму и потеряв много крови, истерично послал мозгу сигнал о защите. А заботливый мозг не нашел ничего лучше, чем разом обострить все чувства. ГОСПОДИ, как же громко падают ебанные листья на крышу дома. Как громко в соседнем коттедже скулит собака. И как же невыносимо громко электрические заряды бегут по проводам к лампе. Оглушительный треск. И он отдается где-то в висках, заставляя сжимать зубы. Потому что ХОЧЕТСЯ КРИЧАТЬ. Орать. Вопить. Молить о пощаде. О скорейшей смерти. НЕВЫНОСИМО. Честер ничего не может с этим поделать. Он сидит у стены, опершись на нее спиной, с силой зажимает рану на животе. Глаза закрыты. Морщится. Потому что неприятно. Больно. Слишком громко сопит Тер наверху. И слишком громко бьется сердце Дилан. Невыносимо. КТО-НИБУДЬ ВЫКЛЮЧИТЕ ЗВУК. Он открывает глаза, но находит тусклый свет лампы слишком ярким. Закрывает. Выдыхает. Тяжело отводит голову в сторону. И почему именно сегодня мир стал таким громким? Почувствовав что-то неладное, просыпается Рауди и подходит к хозяину. Хранитель слышит его дыхание. Дилан пытается отогнать кобеля, но Честер не дает. Пес чувствует. Пес знает, что делать. Неспешно подойдя, пес кладет голову на вытянутые ноги мужчины. И становится легче. ЗАПАХ. Рядом бегает Дилан - она томно дышит. Она дышит затхлым запахом водки. Честер чувствует. И задыхается. Он просит не суетиться. И дышать по минимуму. От стойкого запаха перегара ко рту подступает злоебучая пицца, съеденная часом ранее. Но ему нельзя блевать. Потому что вместе со жратвой выйдет кровь, которую нужно беречь. Её и так осталось немного. И, знаете, самое отвратительное в этой ситуации то, что Честеру больно далеко не от раны. Ему на неё насрать. Неприятно, конечно, но не больше. Просто очередная царапина. Честер привык. Но злоебучие последствия – вот что дерьмово. Рана повлекла за собой большую потерю крови и слабость. И заботливый Арес послал своему адепту всё для борьбы за жизнь. МАКСИМАЛЬНО обостренные слух, зрение и обоняние, которые Хранителю сейчас не нужны. От которых только хуже. Больнее.
- Возьми чистую тряпку и зажми, - хрипит Честер, исподлобья глядя на Дилан. Он не просит, он приказывает. Потому что в её состоянии воспринимаются только приказы. – У меня не хватает сил. – Лови момент, Дилан. Честер просит быть тебя мужиком. Будь им.

Оглушительный вой скорой помощи.
Машина находится где-то за три-четыре квартала от дома Честера, но он её слышит. Так ясно и отчетливо, что даже больно. Он слышит мелодичный голос медсестры, которая выехала на вызов. Он слышит то, как неспешно закуривает водитель и переключает передачу. Честер слышит всё. Потому, что его чувства обострились раз в сто. Организм, получив травму и потеряв много крови, истерично послал мозгу сигнал о защите. А заботливый мозг не нашел ничего лучше, чем разом обострить все чувства. ГОСПОДИ, как же громко падают ебанные листья на крышу дома. Как громко в соседнем коттедже скулит собака. И как же невыносимо громко электрические заряды бегут по проводам к лампе. Оглушительный треск. И он отдается где-то в висках, заставляя сжимать зубы. Потому что ХОЧЕТСЯ КРИЧАТЬ. Орать. Вопить. Молить о пощаде. О скорейшей смерти. НЕВЫНОСИМО. Честер ничего не может с этим поделать. Он сидит у стены, опершись на нее спиной, с силой зажимает рану на животе. Глаза закрыты. Морщится. Потому что неприятно. Больно. Слишком громко сопит Тер наверху. И слишком громко бьется сердце Дилан. Невыносимо. КТО-НИБУДЬ ВЫКЛЮЧИТЕ ЗВУК. Он открывает глаза, но находит тусклый свет лампы слишком ярким. Закрывает. Выдыхает. Тяжело отводит голову в сторону. И почему именно сегодня мир стал таким громким? Почувствовав что-то неладное, просыпается Рауди и подходит к хозяину. Хранитель слышит его дыхание. Дилан пытается отогнать кобеля, но Честер не дает. Пес чувствует. Пес знает, что делать. Неспешно подойдя, пес кладет голову на вытянутые ноги мужчины. И становится легче. ЗАПАХ. Рядом бегает Дилан - она томно дышит. Она дышит затхлым запахом водки. Честер чувствует. И задыхается. Он просит не суетиться. И дышать по минимуму. От стойкого запаха перегара ко рту подступает злоебучая пицца, съеденная часом ранее. Но ему нельзя блевать. Потому что вместе со жратвой выйдет кровь, которую нужно беречь. Её и так осталось немного. И, знаете, самое отвратительное в этой ситуации то, что Честеру больно далеко не от раны. Ему на неё насрать. Неприятно, конечно, но не больше. Просто очередная царапина. Честер привык. Но злоебучие последствия – вот что дерьмово. Рана повлекла за собой большую потерю крови, головокружение и слабость. Пальцы онемели. И заботливый Арес послал своему адепту всё для борьбы за жизнь. МАКСИМАЛЬНО обостренные слух, зрение и обоняние, которые Хранителю сейчас не нужны. От которых только хуже. Больнее. Мучительнее.

Наконец, он слышит, как глохнет сирена и останавливается машина скорой помощи.

Блядство! Он забыл, забыл о дверном звонке. Они сейчас будут настойчиво жать пальцами на кнопку, и Честер точно сдохнет от этого шума. Звонок. Нет, О, мой Бог!, это самая громкая пожарная сирена орет ему прямо на ухо. Резко подаваясь вперед, он с силой зажмуривается, сжимает зубы и резко прижимает ладони к ушам. Он пытается заглушить своими руками смертельные звуки. Кажется, еще чуть-чуть, и что-то в его голове просто лопнет. Взорвется. Или даже сама его голова разлетится на части, размазывая мозг по пыльным белым стенам.

Наконец, Дилан открывает им дверь. Дежурный врач и медсестра заходят в дом. Честер, бледный и едва ли не синий, приоткрывает глаза и всматривается в незнакомых ему людей. Рауди, обеспокоенно подняв голову, понимающе встает и удаляется на свое место.

- И что у нас тут произошло? – Молодая докторша присаживается возле Честера на корточки, берет его руку и настойчиво убирает с раны. Выкидывает багровую тряпку, поднимает заляпанную кровью футболку. Вглядывается, внимательно рассматривая.

Открывает глаза он через пару часов. Не может сообразить, что за К черту! происходит вокруг и где вообще находится. Потолок слишком пыльный и потрескавшийся, не такой, какой у него дома. И не такой, как в Эгейнсте. Пытается сесть на кровати, но режущая боль внизу живота заставляет быстро пересмотреть своё решение. О, мой Бог!, да он же в больнице. И давно он тут? Честер остается лежать на кровати. В сознании. Правда, в каком-то странном наркотическом состоянии. Наверное, ему вкололи дохуя морфия, ибо соображалка работать абсолютно не хочет. Как он здесь оказался? Откуда у него эта боль внизу живота? Почему пальцы немеют? Вопросов много – ответов нет. Да, он определенно накачан наркотой. Ок, значит так нужно. Мужчина, прикрыв глаза, пытается уснуть. Не дают. Не даёт. Дилан. Она врывается в его палату также, как когда-то ворвалась в его жизнь. Сейчас Честер ей не рад. Он не понимает, какого хуя она тут делает. А она, как будто так и нужно, садится возле него и начинает рыдать. Да что за К черту! тут происходит!? Мутным взглядом стеклянных глаз он смотрит на Дилан. Хмурится. И ничего, Ваше превосходительств не понимает. Девчонка начинает что-то втирать мужчине о своем детстве. Он её слушает, но вся информация пролетает мимо. Он просто не может сосредоточиться на её словах – грек всё проецирует на себя. А каким был он в детстве и юности? Самым обычным подростком, который любил гонять мяч, пить пиво и читать анекдоты. И он также рос без родителей. Его воспитанием занимались какие-то стремные женщины, которых Честер сейчас и не вспомнит. А родители – они посвятили себя борьбе с Кестлером. И умерли, когда подростку было шестнадцать. И никто Честеру не пророчил наркоманской судьбы, никто не называл его шлюхой и аборта Чес не делал. Потому что у него была своя судьба. Он сам её писал. И никому не давал в неё вмешиваться.